Я бы назвал этот текст "околозаявки". И я ненавижу себя. Тут даже нет секса. 2600 слов - и нет секса. Боги слэша проклинают меня
2577, 1\2
читать дальшеЕго нет. Никто не подает кофе на входе в здание, не улыбается: «Доброе утро, Харви».
Его нет. Никто не рассказывает о вчерашнем деле, не хвастается тем, что нашел в документах, не ждет похвалы.
Его нет. Никто не дышит в плечо, не сыплет цитатами из фильмов, не восхищается новым костюмом.
Его нет. Ужасное ощущение.
- Донна! – стопка бумаг глухо падает на стол. – Блондин, постоянно ошивается рядом со мной, узкий галстук, щенячьи глаза... Где он?
Раздражен, потому что подняться пришлось на два часа раньше, кофе остыл, пока он донес его сюда, папка с делом развалилась в коридоре, а Майка нет, Майка нет, Майка нет. Что злит Харви больше: коричневая капля на идеально белом рукаве рубашки или отсутствие мягкого: «Слушаю, босс»?
- Донна, где Майк? И не выгораживай его, - бумаги разъезжаются в стороны, и Харви, упираясь руками в стол, опускает голову, чтобы тихо-тихо зло процедить: «Твою мать, все разваливается…». - Донна, ты… я даже не знаю, парализована? Какого черта ты не отвечаешь? – Харви поворачивается, ожидая хоть какого-нибудь контакта, но Донна кусает себя изнутри за щеки и молчит.
Нет, с ней все в порядке, спасибо, что поинтересовался, просто за последние двадцать минут Донна разучилась разговаривать, а теперь требуется некоторое время, чтобы восстановить эту способность. Она шевелит губами, как беззубая старуха, и изо рта вырывается что-то наподобие хрипа умирающей. Донна состарилась за сегодняшнее утро на двадцать лет; из тициановской красавицы она превратилась в усталую уродину Лотрека: у Донны серая кожа, дрожащие руки и разводы на лице. - Харви?.. – вот ее трахея вспомнила о существовании звуков, и теперь Донна может еще раз попробовать сказать ему: - Харви, принесли почту… - Да, ее обычно приносят по утрам. Тут так заведено, знаешь, я, конечно, уже несколько раз просил сразу выбрасывать всю корреспонденцию – зачем таскать ее с этажа на этаж?.. – никакой поддержки этих острот со стороны собеседника: Донна будто бы вообще не слышит, делает шаг и сует ему конверт. Не отдает, не протягивает – впихивает в руку, надеясь избавиться как можно скорее, и Харви не остается ничего, как забрать из ее пораженных тремором пальцев белый прямоугольник. - Что это? – она закрывает рот ладонью и истерически всхлипывает, зажимая ногтями губу. - Донна, я спрашиваю, что это? – все очевидно: это письмо. Люди пишут письма.
Приятно получать письма от старых знакомых, от друзей, от возлюбленных. В письмах ведь не только текст - там еще и атмосфера. Запах чая, заваренного на кухне, вчерашний дождь, сигаретный дым, послевкусие от прочитанной книги – в письмах гораздо больше, чем просто слова. Письма – это очень интимно, по крайней мере, так говорит Харви его жизненный опыт.
Вытягивает желтоватую полоску и случайно роняет из конверта что-то на пол. Все происходит как-то в один момент, как будто время хочет быстрее пропустить эту сцену: Донна разражается припадочными рыданиями, Харви смотрит на письмо и читает: «Отзови иск. Или я причиню ему столько же боли, сколько причинил мне ты», - и поднимает с пола неровные кусочки пластика. Полупрозрачные многоугольники с тонкой красной каймой по одному краю - похоже на дешевые сережки. Харви аккуратно раскладывает их на ладони и переворачивает пальцем на другую сторону.
Спектер не сразу понимает, что это, но Донна, глотающая воздух, догадалась, как только вскрыла конверт. Донна очень сообразительная, очень, и ей это всегда мешало.
Трудно узнать части тела Майка Росса по отдельности. По крайней мере, Харви не так уж внимательно изучал его ногтевые пластины, чтобы теперь узнать их с первого взгляда.
- Он убьет его, Харви… Он убьет его… Мы должны позвонить в полицию… Харви, мы… - Донна говорит очень-очень быстро, боясь, очевидно, что Харви сам не поймет, что нужно делать. Донна не в истерике, нет, - у нее просто богатое воображение. И когда она тонким ломаным голосом бормочет «Вызвать полицию, вызвать полицию», она только и всего, что хочет обезопасить себя от алой мешанины перед глазами. - Выйди. Сейчас же, - он еле произносит это слышно, но Донна пятится к двери, ищет пути отступления от его пугающего шепота. Донна прячет лицо, сжимая в ладонях салфетки, Донна закрывает кистями уши, Донна хочет ослепнуть и оглохнуть, чтобы случайно не узнать, как у Харви Спектера стучат зубы.
Письма – это очень личное. В письмах ведь не только текст: там еще и атмосфера. Тухлый запах сырости, неровный подчерк спешащего человека, темно-красные разводы по краям – пальцы с хрустом сминают бумажку. В письмах куда больше, чем просто текст.
* Харви виноват и знает об этом.
Но, конечно, сохраняет ясность рассудка. Ведь он - Харви Спектер: держит все под контролем, даже когда расчесывает себе запястье до красных полос и наливает стакан виски в десять утра. Харви спокоен.
Харви спокоен точно так же, как и был спокоен вчера, когда отсылал Майка к этому психопату. Что с ним может случиться в половине одиннадцатого в компании человека, который избивал свою жену на протяжении десяти лет? Абсолютно ничего. Майк в полной безопасности, он ведь взрослый мальчик: может позаботиться о себе сам. Харви виноват - он отпивает виски и зажмуривается, как от резкой боли.
«Может, я съезжу к нему завтра?» - Майк устал: круги под глазами, какое-то мученическое выражение лица человека, вынужденного собственноручно вбивать в себя гвозди, мятая рубашка, съехавший на бок галстук. Майк хочет спать, хочет есть, Майк хочет принять душ и забыться тяжелым сном до завтрашнего утра. Майк хочет хоть ненадолго вернуться в собственную жизнь, где нет человека, указывающего, когда дышать и моргать. Майку нужно хоть немного свободы от великолепного Харви Спектера. И, тем не менее, он кивает, когда слышит: «Нет, уже завтра я хочу видеть это дело закрытым», - и послушно плетется к выходу, как побитая собака. - Майк? – Харви разворачивает его к себе, поправляет пиджак и улыбается, как это умеют делать только отъявленные подонки, которые спешат на сейшн и пытаются нагрузить своих ассистентов до конца года: - Справишься – и я дам завтра выходной. Еще немного. Ты сможешь.
Росс закрывает глаза и пропускает Харви к двери. Майк не хочет выходить вместе с ним, потому что может испортить Спектеру все веселье своим: «Конечно. Конечно я смогу. Развлекись, ты же устал».
А ведь у него действительно сегодня выходной получился. Интересно, как там Майку в затхлом подвале с оторванными ногтями? Наверное, масса ярких впечатлений, не то что смотреть телевизор все воскресенье. Стонать от боли – это куда более активное времяпрепровождение, чем сон до обеда. Харви Спектер всегда заботился о своих подопечных.
Харви Спектер всегда готов помочь своим подчиненным, поэтому, когда вчера Майк позвонил ему около полуночи, Харви не поднял трубку. Майк должен научиться быть взрослым, должен сам решать свои проблемы, потому что, если Харви будет его опекать, Майк никогда не станет самостоятельным. Харви ему не отец, не брат, не друг, не любовник – Харви его босс, и Спектера не должно волновать то, что первым человеком, которому Майк решил позвонить, когда попал в безвыходную ситуацию, оказался именно он.
Харви не должно волновать, что Майк искал его помощи. Ему не должно волновать, что Майк поперся к этому больному ублюдку, потому что хотел его одобрения. Он не должен думать о том, что Майк страдает вместо него и из-за него. Харви не должно трогать ничего из перечисленного, но все-таки он добела закусывает губы.
Напиться, напиться до бесчувствия – отключиться и проснуться, когда Майка спасут, вымоют, и не надо будет слушать его сорванный от крика голос. Снять с себя и эту ответственность. Окончательно бросить Майка, обвинить его в собственных ошибках и сказать, что это не ему было больно там, в подвале, когда он истекал кровью. Было больно Харви: знать, что кто-то мучается из-за тебя – это чувство не из приятных.
Харви не поворачивается к Джессике, а она хочет его внимания: - Ты не можешь ничего сделать здесь. Мы сообщили полиции… - И что? Они поехали в его дом? Выбили дверь? Забрали Майка? Отвезли его в больницу? – не напрягается, чтобы повысить голос. У Харви как-то особенно легко получается орать и не совершать при этом ни одного движения. Может, все потому, что его внутренний монолог с собой уже час как состоит только из крика. - Харви, нужно время для получения ордера… - Да, точно. Нужно время, чтобы нам сюда прислали фунт мяса, отрезанного от Майка, правда? И тогда полиция как-то зашевелится? - Харви… - Джессика складывает руки на груди и замолкает.
Ей нечем его утешить, и он, собственно, не хочет утешения. Он ищет успокоения. Ему нужно, чтобы в грудной клетке прекратило паскудно скрести, чтобы можно было вдохнуть полной грудью, ему нужно отвлечься. Харви Спектеру совсем не нравится закрывать глаза и видеть, как Майк, задыхаясь, плюется собственной кровью.
План совсем несложный: спуститься вниз, поймать такси, назвать адрес этого ублюдка и приехать к нему раньше полиции. Отомстить за своего подопечного – это правильно, так нужно поступить. Автоматически вызывает лифт и едет на первый этаж.
А что, в сущности, он может предложить Майку? Платок от Canali, чтобы обмотать пальцы? Свой пиджак, чтобы спрятать синяки? Свои жалкие бесполезные извинения? Что Харви Спектер может предложить человеку, который делал для него всего, а теперь жертвует ради него своей жизнью?
Харви обдумывает этот бартер и долго-долго молчит, прежде чем назвать адрес.
читать дальше* - «...Майки, не суйся в эти предместья…» - Господи, замолчи, замолчи! – Майк дергается на стуле, и кожа на запястьях неприятно ноет от приевшейся боли. – Не называй меня «Майки», ублюдок!
Смех естественный, как будто Майк действительно остроумно пошутил: - Почему нет? Харви так называет тебя, да? Когда аккуратно прижимает тебя к столу, запрокидывает твою голову и шепчет тебе в шею: «Майки, Майки, займись этим делом, я так спешу…», «Майки, Майки, испорть жизнь еще одному человеку, и я дам тебе отсосать в туалете»? – Майк сплевывает на пол и ведет плечом, разминая мышцы. – Как думаешь, он придет за тобой? – такое девчачье хихиканье – и мужчина садится рядом, дотрагивается ладонью до виска Майка и ласково подтирает кровавый след.
Дело в том, что Майк не знает. Жадно глотает воздух и задерживает дыхание, чтобы успокоиться, но это не помогает. Что вообще может ему помочь? Скорая помощь? Звонок в 991? Линия экстренной психологической поддержки? Харви не поднял трубку вчера, когда Питер, держа в одной руке кусок металлической трубы, а в другой веревку, проникновенно шептал: «Ну же, Спектер, давай поболтаем…». Ночью Питер не хотел сделать ему больно – так, немного припугнуть, показать Харви, что он не настроен играть. Но к рассвету у него просто закончилось терпение. А у кого, собственно, оно не закончилось…
У Майка не хватает двух ногтей, по щеке расплывается отвратительный подтек, и где-то над диафрагмой, как раковая опухоль, растекается неприятное чувство пустоты – Майк не может решить, что из этого неприятнее всего. - Майки, тебе не стоит так переживать… Даже если он не придет за тобой, скоро здесь будет полиция, а я совсем не хочу задерживать тебя еще больше… Спектер уже приготовил тебе кучу восхитительных заданий на завтра – тебе нужно работать. Работать на него, может, нарыть еще что-нибудь по моему делу… - Питер смеется и легко касается губами щеки Росса. – Ты ведь пойми, я бью свою жену не потому, что так уж люблю смотреть, как ее хорошенькое личико покрывается синяками. Я бью ее потому, что мне нравится, как она, униженная, снова и снова приползает обратно. И ты увидишь: на суде она откажется давать показания, отзовет иск и расплачется у меня на плече… - Ты… ты же больной. Ты очень, очень болен… - Говорю тебе, так и будет, потому что она зависит от меня. И даже побои не могут заставить ее остановиться. Самопожертвование и самоуничижение – тебе это должно быть знакомо, щеночек Спектера. - Я не… - закашливается – нитка слюны свисает с подбородка, и Питер, ловко подбирая ее пальцем, вытирает Майку губы. - Ты – да. Ты бегаешь вокруг него на задних лапках, вылизываешь ему ладони и боишься испачкать его костюм, потому что тогда он отлупит тебя газетой. Ты опасливо косишься на других людей и стараешься держаться к нему поближе. Ты скучаешь дома, ждешь его звонков, с радостью берешься за любое его поручение и звонко тявкаешь, когда он хлопает тебя по плечу, выражая одобрение… - Заткнись.
Харви не просит. Харви приказывает и приказывает только один раз. - Я засажу тебя на пожизненное, ты, жалкий кусок дерьма… - Питер не боится. Он смеется: «Кто бы мог подумать, что тебя вообще можно задеть, особенно этими безобидными шутками с твоим помощником…» - и Харви с размаху ударяет его в скулу, потому что терпеть больше нет никаких сил. Жалостливое поскуливание - Спектер бьет его в живот и размазывает по лицу сочный удар в переносицу. И никакой жалости, никакой усталости – резкие взмахи рукой и следующие за ними темные пятна на теле Питера. - Прекрати, - Майк поджимает губы и подает вперед на стуле. – Прекрати, Харви. - Никогда больше не смей угрожать мне или Майку. Никогда, - выдыхает и на секунду закрывает глаза, вытирая ботинок о чужую рубашку. – Мы едем домой, - кому он говорит это? Может, убеждает себя, что больше ему не нужно неприятностей? - Пойдем, Харви… Пойдем домой…
На улице Харви открывает перед Майком дверь в такси и набрасывает на его плечи пиджак. Они едут молча, потому что им нечего сказать друг другу.
Майк кутается в дорогую ткань и тычется носом в ворот пиджака, свежо пахнущий эвкалиптом. Боже, а ведь и правда, как же он жалко выглядит: маленькая, потерянная собачка, которую хозяин забрал из рук живодера, – Росс сжимает зубы и немощно запрокидывает голову, чтобы не разрыдаться. - Прости меня, - Харви выдыхает едва слышно и стучит костяшками пальцев по стеклу. – Прости меня. * Домой. Они приехали домой к Харви, где ему пришлось вымыться, переодеться в чужую одежду и выйти из душевой с таким видом, как будто ничего и не было. Как будто он полностью обновлен и готов работать дальше. Майк бездумно ходит из угла в угол, не зная, где его место в этом доме. Где его место в этой чертовой жизни.
- Ты можешь расположиться, где хочешь, - Харви садится на диван и открывает аптечку, раскладывая на коленях бинт и крема. - Я могу поехать к себе? - Нет. Ты не можешь больше оставаться один, - протягивает ладонь и выжидающе смотрит на Майка. - С каких пор? – опасливо достает руку и садится рядом, внимательно наблюдая, как Харви легко разводит его пальцы и чуть дует между ними, суша кожу. - Я ответственен за тебя. И я облажался, - он не двигается. Смотрит на израненную ладонь и обхватывает ниже запястья, переворачивая руку. – Это все из-за меня. - Частично, - Майк мягко улыбается и пробует отодвинуться, потому что ему… стыдно? Ему стыдно за то, какой он сейчас несовершенный? Какой он слабый? Ему стыдно за то, что он испытывает боль? - кровь бросается в щеки, и Майк зажмуривается, скрещивая ноги. – Я сам виноват, по большей части. Не надо было… - не надо было делать этого, Харви.
Не надо было наклоняться к руке Майка, не надо было целовать его в открытую ладонь, не надо было слизывать соленый пот с пальцев, не надо было задерживаться губами на запястье. - Не надо… - Майк передергивает плечами и беспомощно повторяет. – Пожалуйста, не надо…
Зачем это, если Майк и без поцелуев все ему простит? И завтра, обвязав руку, пойдет заниматься делами Харви. Питер прав: Майк верен и предан Харви не из-за денег, не из благодарности, не из меркантильности - это иррациональное желание быть рядом с ним, помогать ему, восхищаться им. И быть готовым в любой момент пожертвовать собой ради его блага. Мало кто из людей может чувствовать подобное.
Пальцы подрагивают – Майк не нарочно дотрагивается кровавой коркой до губ Харви, но если бы знал, что тот закроет глаза и прихватит на фалангу ниже, смочив губы… Если бы Майк знал, что Харви не побрезгует его разодранной кистью, если бы он знал, что Харви поцелует каждую косточку, если бы он знал, что Харви прижмется щекой к его кисти и замрет так на несколько секунд… Майк бы попросил Питера отодрать ему все ногти.
Харви дышит на фаланги и берет в рот безымянный палец. - Я должен защитить то, что принадлежит мне.
Майк улыбается. Очень своеобразная манера говорить: «Я защищу тебя, потому что ты мой». Но за все время работы с Харви Майк научился читать между строк.
так...так... у нас есть ромашка, лаванда, ромашка, мята, думаю тут что-то типа лимона и ты голый... ты принимаешь ванну посреди ужина. я не хочу тут быть. ладно, хорошо, ладно...
хорошо написано, за живое задело. внутри все так и сжалось от переживаний. с:
I beg you, look right through me, walk right by me
я понимаю, что занудствовать нехорошо, но автор, вы представляете - каково это - лишиться ногтя? тут уже не о ласках думаешь, а "ай-яй-яй-яй, я сейчас сойду с ума и никогда, никогда больше в жизни не буду шевелить этими пальцами". и на них остаются не красные ободочки, а таки да, и кожа, и кровь. если только, конечно. маньяк их не вымыл тщательно перед тем, как отправить (:
Моя вы сладкая, не знаю, переживали ли Вы этот восхитительный момент с отрыванием ногтей, поэтому я поделюсь с Вами своими впечатлениями и эмоциями по этому поводу:
Это больно первых секунд двадцать. По-настоящему очень больно, а потом, если не трогать палец, боль постепенно затухает. Я очень люблю подобные тягучие ощущения, люблю вид крови и поэтому не думал, что с кем-то бывает иначе. Особенно если этот "кто-то" - виктимный Майк, который в тексте выведен жертвой, наслаждающейся собственной ролью.
I beg you, look right through me, walk right by me
определенно с кем-то бывает иначе. потому что больно мне было определенно не секунд двадцать, не тридцать и даже не час. если вам нравится отрывать себе ногти, а мне наоборот (возможно, просто болевой порог ниже), то это говорит о том, насколько мы обе необъективны в данном вопросе. нам нужен непредвзятый и неангажированный отрыватель ногтей.
I beg you, look right through me, walk right by me
предмет возможной дискуссии лежит в области субъективного - так о чем же спорить? А мне не жаль. Текст у вас хороший (совсем забыла сказать, извините), а вот самопрезентация удручает.
Согласна насчет неправдоподобности части про ногти. Брать в рот палец с отравным ногтем это ауеть как больно! Когда язык(слюна, которая жжет, и шершавость языка, который как наждак по обнаженным нервным окончаниям) или вода(боже упаси если с мылом) или вообще что-нибудь касается этого розовато-красного "мяса" это очень-очень-очень больно, говорю как человек в свое время потерявший 3 ногтя практически одновременно, один из них на ноге правда, это был полный пиз*ец, даже дуновение воздуха было больно! Тем более когда их отрывают насильно, это кровища и раны, все это опухает и пульсирует, а уж ужасающая боль в том месте где кутикула и корень ногтя, брр. Я лично вижу в тексте большой, но грамотный ООС и мое не любимое "я король метафор, сравнений и прочих красивостей" уводящее в далекие дали, ненужные в хорошем, вхарактерном фике и такое привычное для текстов на фрпгшках, когда надо дожать нормы по количеству слов в посте. Не плохо, но не более.
Тут даже нет секса. 2600 слов - и нет секса. Боги слэша проклинают меня
2577, 1\2
читать дальше
читать дальше
Спасибо)
Автор, это... Нет слов. Такое... проникновенное, болезненное, в чем-то даже страшное, произведение.
Автор,
спасибо, автор)
спасибо, автор)
Спасибо вам за такое чудесное исполнение
Лучи любви вам, автор!
читать дальше
а
Это больно первых секунд двадцать. По-настоящему очень больно, а потом, если не трогать палец, боль постепенно затухает.
Я очень люблю подобные тягучие ощущения, люблю вид крови и поэтому не думал, что с кем-то бывает иначе. Особенно если этот "кто-то" - виктимный Майк, который в тексте выведен жертвой, наслаждающейся собственной ролью.
А
если вам нравится отрывать себе ногти, а мне наоборот (возможно, просто болевой порог ниже), то это говорит о том, насколько мы обе необъективны в данном вопросе. нам нужен непредвзятый и неангажированный отрыватель ногтей.
Приятная сердцу случайность.
Мне говорили, Геринг большой знаток в этом вопросе, но, к несчастью, он мертв, и мы остались при своем.
А жаль.
Вы милая, ябпоспорил с Вами.
А мне не жаль. Текст у вас хороший (совсем забыла сказать, извините), а вот самопрезентация удручает.
Заказчик